облако тэгов
О рассказе «Свадьба Шейлы-на-гог»
ВНИМАНИЕ: содержит спойлеры
Симон продолжает своё путешествие на запад по внутренним районам Римской империи. Менее чем через год мы находим его изучающим друидическую магию в той части Галлии, которая впоследствии стала французской провинцией Аверуань.
Аверуань — это окаянная «лавкрафтовская провинция», придуманная Кларком Эштоном Смитом, располагавшаяся в средневековой Франции, населённая ведьмами, некромантами и монстрами. Смит, или КЭС, как его называли друзья, был одним из авторов «Большой тройки» (наряду с Г. Ф. Лавкрафтом и Робертом И. Говардом) знаменитого журнала палп-эпохи Weird Tales. Члены этого кружка Лавкрафта регулярно обменивались критическими статьями и делились идеями. Именно из их переписки возникла версия Аверуани, какой она могла бы быть в римскую эпоху.
В письме Фрицу Лейберу от 25 января 1937 года Г. Ф. Лавкрафт писал: «Я помог КЭС создать псевдоисторию Аверуани, восходящую к галльским временам, когда авероны пришли в неё с затонувших западных земель и принесли с собой адский фолиант, известный в последующие годы как «Liber Ivonis» или «Жизнь Эйбона». Этот мрачный народ основал культ Тсатоггуа (Содакуа или Садоква) в области, где они поселились, так что к галло-римскому периоду провинция Аверунум или Аверония вызывала страх как обитель чёрного и неземного колдовства». Казалось вполне естественным поместить Симона из Гитты в этот готовый римский антураж, и в результате получилась «Свадьба Шейлы-на-гог».
Но кто или что такое Шейла-на-гог? Это почти наверняка отсылка к шила на гиг — типу резьбы или скульптуры, который встречается по всей Западной Европе на церквях, замках и других средневековых зданиях. Шила на гиг изображает обнажённую женщину, часто с широко раздвинутыми ногами, обеими руками распахивающую чудовищно увеличенную вагину. Если это покажется странным выбором скульптуры для украшения средневековых соборов католической церкви, известной своим негативным отношением к сексу, то так оно и есть, и в этом заключается часть тайны данных фигур. Никто до конца не уверен в происхождении шила на гиг, в том, что должно представлять это изображение, и даже в том, что означает само это название (похоже, что оно имеет ирландское происхождение, но при попытке перевести его на гэльский получается сплошная тарабарщина). Учёные предположили, что шила на гиг может изображать всё, что угодно, от предостережения о грехах похоти до изображения забытой языческой богини плодородия.
Авторы этой истории, похоже, выбрали последний вариант. Учитывая, что её почитатели — друиды Чёрного козла, означает ли это, что Шейла-на-гог является аватарой лавкрафтовского тёмного божества плодородия Шуб-Ниггурат? Возможно, возможно. Однако физическое описание Шейлы-на-гог больше напоминает божество-создателя Абхота, описанного Кларком Эштоном Смитом в его рассказе о гиперборейской эпохе «Семь гейсов». Любая интерпретация может сработать, но, в конечном счёте, это абсолютно не имеет значения — ни один здравомыслящий человек не захочет жениться на зловещей порочной луже разумной первичной протоплазмы, какой бы ни была её литературная родословная.
Эта история написана в соавторстве Ричарда Тирни и Гленна Рахмана — причём весьма успешном, учитывая, что этот дуэт продолжил совместную работу над романом о Симоне из Гитты «Сады Лукулла» и «Путь дракона». Несмотря на то, что основную часть текста написал Рахман, он проделал отличную работу, сумев совместить историческое фэнтези меча и магии с нотками лавкрафтовского хоррора, которые характерны для рассказов о Симоне из Гитты. Помимо прочего поклонникам Мифоса Ктулху стоит обратить внимание на финал рассказа, который возможно проливает некоторый свет на происхождение Бурого Дженкина.
«Свадьба Шейлы-на-гог» была впервые опубликована в «Крипте Ктулху» № 29, на Сретение 1985 года. Действие рассказа происходит во французской Галлии в день летнего солнцестояния 42 года н. э.
Другие рассказы цикла
Роберт Прайс Предисловие. Меч Аватара
1. Ричард Тирни Меч Спартака — лето 27 года н. э.
2. Ричард Тирни Пламя Мазды — осень 27 года
3. Ричард Тирни Семя Звёздного бога — осень 31 года
4. Ричард Тирни Клинок Убийцы (ранняя версия с Каином-Кейном К. Э. Вагнера) — январь 32 года
4. 1 Ричард Тирни Клинок Убийцы (переработанная версия с Нимродом) — январь 32 года
5. Ричард Тирни, Роберт Прайс. Трон Ахамота — осень 32 года
6. The Drums of Chaos (роман) — весна 33 года
7. Роберт Прайс Изумрудная скрижаль
8. Ричард Тирни Душа Кефри — весна 34 года
9. Ричард Тирни Кольцо Сета — март 37 года
10. Ричард Тирни Червь с Ураху, части 1, 2, 3, 4 — осень 37 года
11. The Curse of the Crocodile — февраль 38 года
12. Ричард Тирни Сокровище Хорэмху — март 38 года ч. 1, 2, 3
13. The Secret of Nephren-Ka
14. Ричард Тирни Свиток Тота — январь 41 года
15. Ричард Тирни Драконы Монс Фрактус — осень 41 года
16. Гленн Рахман, Ричард Тирни Свадьба Шейлы-на-гог — день летнего солнцестояния 42 года
17. Ричард Л. Тирни, Глен Рахман The Gardens of Lucullus (роман) — осень 48 года
18. The Pillars of Melkarth — осень 48 года
19. Ричард Тирни В поисках мести (стихотворение)
Гленн Рахман, Ричард Тирни
Свадьба Шейлы-на-гог
Чёрен, бесформен, как гнили комок,
Жуткий Садокуа, Аверонии бог.
Г. Ф. Лавкрафт
Красноватый отблеск освещал полог сплетённых ветвей дубовой рощи, отбрасывая странные тени на волчьи, выжидающие лица воинов, сидевших на корточках вокруг костра. Все они были крупными мужчинами со светлыми глазами и длинными светлыми локонами, которые покачивались, когда они били себя по коленям загрубевшими кулаками в ритме галльского песнопения. Их одежда говорила о племенной общности: одинаковые тартаны, кое-где скроенные на манер туник в римском стиле, и более заметные одежды с прорезями и рукавами, спускающимися чуть ниже талии. Лишь немногие из них казались опытными бойцами, и оружие у них соответствовало их стати: длинные мечи, свисающие с поясов, высокие щиты, копья, луки и пращи. Несколько других стоявших галлов, ведущих напев, носили пышные одежды красного цвета, который символизировал характер церемонии, происходившей этой ночью.
Произошло некоторое волнение, когда прибыло несколько опоздавших — с полдюжины человек в плащах и капюшонах, которые казались неуместными среди галлов. Ферчобхар, первый из друидов Чёрного козла, вышел им навстречу и, не говоря ни слова, отвёл новоприбывших на отведённые им места.
Ещё один человек, заметно отличающийся от остальных, наблюдал за их прибытием с подозрением — черноволосый мужчина лет тридцати с небольшим, с высокими выступающими скулами и квадратным, чисто выбритым подбородком. Выражение его лица было спокойным, ни в коей мере не напоминающим фанатичную сосредоточенность галлов, но тёмные глаза на бесстрастном лице вспыхивали сердитым огнём. На нём была туника самаритянина и плащ, украшенный символами, указывающими на то, что он был странствующим магом.
Самаритянин перевёл взгляд с фигур в капюшонах на клетку из ивняка, стоявшую между корнями раскидистого дуба. Прочное плетение, которое могло удержать людей внутри, даже если бы они не были связаны толстыми верёвками, напоминало гигантскую овальную птичью клетку, обложенную по кругу трутом и сухим хворостом. Пленники не молили и не сыпали проклятиями — вероятно, не столько из-за опасения наказания, сколько из упрямой гордости, не допускавшей пустых показных действий.
Самаритянин заметил, что эти люди были смуглыми, но в то же время непохожими на тот изящный семитский тип, к которому принадлежал он сам. Скорее они казались родственными аквитанам — древнему племени, которое, как слышал маг, владело Испанией и Галлией задолго до прихода кельтов с востока. Римляне называли их арвернами — искажённое «авероны», собственное название племени. Как гласит история, во времена владычества галлов, к аверонам относились терпимо, как к источнику дани, но теперь, когда оба народа наслаждались своего рода равенством — одинаково унизительным для обоих римским рабством, — в горах провинции Аверонум между ними разгорелась ожесточённая вражда. Каждого захваченного в плен аверона постигала участь, подобная этой, или даже хуже...
— Я рад видеть, что ты принял моё приглашение, Симон из Гитты.
Самаритянин очнулся от задумчивости. Ферчобхар стоял рядом с ним, наклонившись, хотя всего несколько мгновений назад друид находился в круге света от костра. В такой близости глаза старика казались напряжёнными, сосредоточенными, мрачно-мистическими.
— Сегодня вечером ты многое узнаешь о мудрости друидов, — продолжал своим низким невнятным голосом Ферчобхар, — как я и обещал тебе.
Симон Самаритянин хмыкнул.
— Надеюсь, твои знания окажутся более впечатляющими, чем тот трюк, который ты только что использовал, чтобы подкрасться ко мне незаметно. Я использовал его на публике раз сто, не меньше. Скажи мне, кто эти люди в плащах, которые только что прибыли?
— Как и ты, они изучают друидическую мудрость. Они совсем недавно прибыли в наши края. Я познакомлю тебя с ними позже. А сейчас прошу меня извинить. Скоро ты увидишь, что не вся магия — лишь просто занятный ритуал!
С этими словами Ферчобхар выпрямился и шагнул в круг людей — высокий и величественный. Узкая белая борода поблёскивала в свете костра, прямой дубовый посох был зажат в его кулаке. Остальные друиды прекратили своё пение, когда он приблизился, а затем всей толпой потянулись к нему, направив вверх зажатые в левых руках посохи. Когда все собрались вокруг него, Ферчобхар заговорил один — запел тихую мелодичную песнь на языке, непохожем на галльский, который Симон изучал в последние несколько месяцев.
И пока главный друид пел, самаритянин-волшебник думал, размышлял, запоминал...
Симон прожил среди друидов три месяца — более чем достаточно, чтобы понять, что многому он тут не научится. Он надеялся на иное, когда впервые прибыл сюда и назвал своё имя — имя, которое высоко ценили все, кто ненавидел римскую тиранию и выступал против неё.
Друиды, как заверил его Ферчобхар, тоже использовали свои таланты, чтобы противостоять римлянам. Он убеждал Симона остаться и учиться у них. И самаритянин, которого римляне разыскивали как закоренелого мятежника, с радостью принял предоставленное ему убежище и возможность учиться. Но по прошествии нескольких недель у Симона возникли подозрения. Ферчобхар предложил ему не больше, чем легковесную мифологию галльских богов и героев, несколько стихов, используемых в ритуалах природы, и показал простые ремесленнические трюки, не допуская его на важные конклавы и мистерии. Но всякий раз, когда самаритянин начинал раздражаться, Ферчобхар изображал из себя добрейшего хозяина, уговаривая и льстя молодому человеку, обещая, что впереди его ждут новые знания.
— Твоя учёба подготавливает тебя, — неоднократно уверял он Симона. — Когда наступит день летнего солнцестояния, ты будешь готов принять все знания. Ждать совсем недолго.
Симон мог бы прийти к выводу, что Ферчобхар и его друиды были шарлатанами и обманщиками, если бы не видел их сверхъестественное управление туманом и пламенем во время ритуалов. Более того, они утверждали, что повелевают странными существами, населяющими холмы и долины: копытными монстрами, которые в других местах считались лишь причудливыми порождениями древних легенд. Ему показывали нечеловеческие следы этих существ, а взволнованные соплеменники рассказывали, как друиды создавали монстров и отправляли их на поиски аверонов и даже на войну с магическими слугами этого племени, мистическими кошками Садокуа.
Ибо авероны, как узнал Симон, поклонялись божеству Садокуа — бессмертному врагу богини друидов Шейлы-на-гог, чьё имя означало «Владычица богов». Галлы утверждали, что авероны защищали святилища Садокуа от осквернения, вызывая полчища кошачьих демонов, чьи шкуры были темны, как полуночное небо, а клыки сверкали так же ярко, как звёзды. Симон заметил, что случайного кошачьего вопля под растущей луной было достаточно, чтобы у галлов кровь застыла в жилах…
Внезапно его размышления были прерваны, когда навершия посохов вспыхнули ослепительным бело-голубым светом, словно от удара молнии, на мгновение осветив дубовую рощу, как в полдень. Симон ахнул. Новоприбывшие в капюшонах, явно застигнутые врасплох не меньше его, испуганно отшатнулись, один воскликнул: «Юпитер!», а другой, когда на него обрушился яркий свет, позволил капюшону упасть с его орлиного лица.
Римляне!
Губы Симона сжались от горечи и дурного предчувствия; он и сам догадывался об этом, когда мельком увидел обувь легионера под нижним краем мантии одного из мужчин. Теперь он уже не сомневался, как обстоят дела с друидами Чёрного козла!
Он знал, что находится в смертельной опасности, знал, что его собственное присутствие здесь явно как-то связано с этим противоестественным союзом. Иначе зачем бы Ферчобхару принимать римлян столь скрытно? Император Тиберий много лет назад объявил религию друидов вне закона; обязанностью римских оккупационных войск было арестовывать жрецов-чудотворцев и разрушать их святилища. Он бы пропал, если бы дождался завершения жертвоприношения. Но как спастись, если его сейчас окружают друиды и римляне?..
Решение пришло к нему внезапно. Хотя сам он не был настоящим магом, Симон учился у персидских магов, научивших его многим хитростям и иллюзиям, которые сослужили ему хорошую службу в прошлом. Не последним из них было владение искусством чревовещания.
Не меняя выражения лица, Симон издал пронзительный вой, сорвавшийся с его неподвижных губ — неистовый вопль, похожий на завывание обезумевшей кошки. Друиды прекратили петь так внезапно, словно их придушили удавкой. Воины вскочили, хватаясь за оружие; римляне последовали их примеру в ещё большем замешательстве. Симон тоже притворился испуганным, но при этом издал второй кошачий вопль, а затем и третий, имитируя непрерывный вой кошачьей стаи, окружающей собравшихся. Галлы загомонили все разом, в панике обращаясь к друидам.
— Кошки Садокуа! — воскликнул Ферчобхар. — Они идут, чтобы спасти своих хозяев от огня! Быстро, все вы, в лес! Мы защитим вас!
Перепуганных галлов не нужно было подгонять, и они бросились бежать в тёмный лес за пределы освещённого костром пространства.
Ферчобхар ткнул своим странным пылающим посохом в трут вокруг ивовой клетки; огонь быстро разгорелся, выбрасывая в темноту красные искры. Затем главный друид развернулся и унёсся следом за остальной шумной толпой из рощи, сопровождаемый подчинёнными и телохранителями.
Симон тоже притворился, что убегает. Однако, как только он скрылся из виду в тени, самаритянин нырнул в подлесок и принялся ждать, пока последние бегущие в панике галлы не минуют его. Он ускорил их отступление несколькими громкими кошачьими воплями, окончательно убедив кельтов в том, что кошки следуют за ними по пятам.
Затем, когда галлы оставили за собой только отдалённый шорох опавших листьев, самаритянин выскочил из своего укрытия и побежал обратно на поляну. Костёр, разожжённый Ферчобхаром, быстро разгорался, и люди, оказавшиеся в ловушке, уже задыхались в дыму. Симон подбежал к ивовой клетке и ударил по ней своим коротким римским гладиусом. Упругая древесина затрещала под его мощными ударами, и через полминуты он проделал щель, достаточно широкую, чтобы в неё мог пролезть человек.
— Быстро выбирайтесь оттуда! Вы свободны!
Несмотря на удивление, заключённые связанные авероны с готовностью приняли предложение Симона, и первый из них, извиваясь, полез в пролом головой вперёд, точно человек-червь.
— Ну же, быстрее! — прошипел им Симон, когда они вышли. — В лесу полно галлов, и они не уйдут далеко, как только придут в себя. Поторопитесь!
Последний из четырёх пленников, невысокий смуглый мужчина, закончил выползать из клетки, его килт тлел. Симон схватил его за худую руку и помог подняться на ноги.
— Пошли!
— Кто ты? Почему ты предал друидов? Они обращались с тобой как с гостем.
— Друзья Рима не могут быть моими хозяевами! Мне понадобится убежище на несколько дней и провизия.
— Следуй за мной в мою деревню — ты можешь забрать всё, что у меня есть! Но подожди, перережь эти верёвки! Путь неблизкий, а в лесах полно отродий Богини-шлюхи!
Симон кивнул и выхватил свою сику, но прежде чем успел прикоснуться лезвием к ремням аверона, кто-то крикнул позади него:
— Симон из Гитты, я знал, что ты враг!
Самаритянин с рычанием развернулся. В тени стоял Ферчобхар, театрально жестикулируя. Рядом с ним столпились ещё четверо — два вооружённых воина и два друида низшей ступени.
— Бегите! — шепнул Симон аверонам, отталкивая ближайшего из них. — В лес! Я задержу их, пока вы не уйдёте!
— Взять его живым! — закричал Ферчобхар.
Тут же, точно спущенные с цепи собаки, два воина бросились на него с боевым кличем: «Гогмагог!»
Симон присел в боевой стойке, затем бросился навстречу наступающим галлам, держа в одной руке гладиус, а в другой сику с острым лезвием.
Стоявший впереди галл, чья массивная фигура возвышалась на полголовы над атлетически сложенным самаритянином, взревел и взмахнул мечом. Зазвенела сталь, и в темноте полетели искры. Симон умело парировал атаку. Затем с невероятной быстротой последовали новые удары. Ферчобхар, наблюдавший за происходящим с безопасного расстояния и едва способный уследить за сражающимися, вспомнил, как Симон говорил, что в юности два года был гладиатором в Италии. Самаритянин держался с таким мастерством, что главный друид легко мог принять его мелькающую в тени фигуру за трёх разных мужчин.
— Берегись! — крикнул Ферчобхар. — Он тренирован на арене!
Но два воина, уже отметившие мастерство своего противника, хитро попытались отвлечь его, в то время как их наставники-жрецы подкрались с флангов, чтобы пронзить незащищённое тело самаритянина своими длинными кинжалами. Тяжёлыми длинными мечами они замахивались на защищавшегося Симона, заставляя его отступать, но перед ними всегда мелькал римский меч или острая сика, отражая яростные удары, в то время как худощавая фигура самаритянина ускользала от атак с минимальным отрывом, ловко поворачиваясь и уклоняясь. Их противник ни разу не сделал неверного шага и не терял времени даром; он всегда представлял угрозу, даже защищаясь, и отвечал так точно, что галлы не могли должным образом координировать свои атаки, но, казалось, сражались в четырёх отдельных поединках.
Симон отчаянно прыгал и крутился, рыча от ярости; пот струился под его одеждой, которая была разорвана ударами клинков. Как раз вовремя он поймал остриё длинного меча на свой гладиус, а затем нанёс удар ножом. Галл взревел от болезненной раны и, жаждая мести, прыгнул на самаритянина. Его отчаянный рывок на мгновение заблокировал напарника, дав Симону время наброситься на одного из кружащих друидов, отвести его ритуальный нож в сторону и вонзить сику в грудь — ловким движением, известным гладиаторам, так, чтобы лезвие не застряло между рёбер.
Внезапно бой стих. Два стонущих галла лежали под ногами. Ферчобхар с сомнением перевёл взгляд с раненых на Симона, который хоть и был ранен, но не особо пострадал, и заколебался. Он мог приказать оставшемуся жрецу и воину прикончить самаритянина, но шансы заметно изменились. Верховный жрец друидов Чёрного козла знал, что если его людям не повезёт, он может оказаться один на один с опытным мстительным врагом...
— Назад, парни, — крикнул он. — Подождите остальных!
Симон громко выругался.
— Твоё предательство ещё более отвратительно, чем твоя трусость, козлиный жрец! Я думал, что вы, друиды, мужчины, когда искал вас, но вы показали себя ничуть не лучше римских хозяев, которым служите! Я оставляю вас им!
Он развернулся и быстро побежал к тёмным дубам, но в этот момент услышал, как Ферчобхар крикнул ему вслед, словно произнося заклятье:
— Тебе не сбежать от нас, самаритянин. Ты принадлежал нам с того момента, как обнаружил нашу деревню. Ты ещё заплатишь за своё вероломство!
Симон пробирался сквозь ночь, неуверенно спотыкаясь в незнакомом лесу и не находя никаких следов жертв, которых он освободил. Когда забрезжил рассвет, он увидел перед собой гряду голубых гор, вдали сливавшихся с туманом — вершины, на которые галлы смотрели с отвращением. Он знал, что там находится крепость аверонов.
Утренний воздух был напоен ароматом крошащихся скал и влажного дрока. Местность шла под уклон, покрытая валунами с прожилками кварца, заросшими лесом и редкой травой. С момента сражения с галлами Симон не встречал никаких признаков человеческой жизни. В какой-то мере это было хорошо — теперь он знал, что вряд ли может ожидать дружелюбного отношения от кельтов или римлян в провинции Аверонум.
Симон выругался, осознав, что если ему придётся покинуть Галлию сейчас, он почти не унесёт с собой новых знаний. Он совсем мало узнал о природе
Провинция Аверонум простиралась на много лиг, представляя собой море холмов и лесов. По мере того, как Симон продвигался вперёд, лесистая местность, изрезанная оврагами и скалистыми останцами, тянулась перед ним до более тёмных рощ, где ворковали голуби. Этот звук напомнил ему о голоде. Он мог сшибить птицу с помощью самодельной пращи; её можно было съесть сырой или зажарить, если он почувствует себя в достаточной безопасности, чтобы развести огонь.
Симон подобрал камень со дна оврага и тихо направился туда, где гнездились голуби. При виде его птицы прекратили своё мирное воркование и некоторые из них настороженно перелетели с ветки на ветку.
Увлечённый охотой, Симон внезапно насторожился, услышав позади себя короткий, почти неслышный звук. Он развернулся как раз вовремя, чтобы увидеть угрожающе занесённый над собой сверкающий клинок, зажатый в узловатом кулаке, а за кулаком — дьявольскую маску. Затем кинжал пошёл вниз.
Среагировав с рефлекторной быстротой тренированного бойца, Симон перехватил запястье нападавшего левой рукой, а правую вместе с зажатым в ней камнем вогнал в мускулистое волосатое брюхо. Существо болезненно заблеяло и отшатнулось назад.
Удивительно, но внезапный шок от вида такого создания не ошеломил Симона настолько, чтобы он не смог отразить смертельный удар. Даже в тусклом свете тварь нельзя было принять за человека. Лицо, хоть и было относительно похожим на человеческое, создавало звериное впечатление — изгиб огромного носа и выдающиеся вперёд губы с зубами, словно на морде животного; торс тоже был внешне человеческим, хотя под желтоватой кожей странно двигались похожие на узлы мышцы. Но ниже талии человечность заканчивалась; это существо было живым сатиром — сверху похожим на человека, а снизу на двуногого козла.
И оно было большим — почти таким же высоким, как Симон, и широкоплечим. Оно странно переступало с копыта на копыто, столь же ловко, как и то животное, от которого оно, похоже, получило задние конечности. Выпученные глаза пристально глядели в лицо самаритянина, но Симон заставил себя следить за изогнутым кинжалом, который монстр быстро перебрасывал из руки в руку с быстротой мысли и, казалось бы, без всякой цели, кроме как отвлечь и сбить с толку своего врага...
Тварь прыгнула без предупреждения, нацелив твёрдое острое копыто прямо в живот Симону. Он едва успел увернуться от необычной атаки. Ловко приземлившись, сатир мгновенно подпрыгнул снова, словно сжатая пружина, уклоняясь от гладиуса Симона и сильно ударив его плечом в грудь. Оба рухнули на землю, раздирая друг друга и катаясь по покрывалу из мокрых от росы листьев.
Симон умело занёс свой короткий меч, но сатир, опередив его, быстрее, чем это смог бы сделать любой человек, перехватил руку с мечом и остановил её так внезапно, как если бы воздух вокруг вдруг застыл льдом, а затем начал сжимать захваченную конечность с такой силой, что Симону показалось, будто его давит тележное колесо. Клинок выпал из онемевших пальцев.
Он лихорадочно нащупал сику на поясе, но при этом чуть ослабил защиту, и сатир, завидев в ней брешь, тут же нанёс туда удар кинжалом. Симон почувствовал, как он холодно укусил его в бок, услышал, как остриё заскрежетало по рёбрам, а затем увидел, как оно поднялось вверх для второго удара.
Но вместо того, чтобы ударить снова, чудовище внезапно заблеяло и повалилось вперёд, накрыв самаритянина своим жарким вонючим телом. Симон вогнал в него лезвие и яростно дёрнулся, сбрасывая существо с себя, но тут же почувствовал, что оно не сопротивляется. Перекатившись, он увидел причину этого — из широкой спины торчал римский пилум. Симон оглядел деревья. Похоже, кто-то решил помочь ему в последний момент.
Он заметил несколько фигур, появившихся из леса. Галлы и римляне!
Симон поспешно попытался подняться на ноги, но острая боль в ране свалила его с ног. Римляне бросились на него и выбили из руки сику. Когда он оказался безоружен, а несколько воинов надёжно держали его за руки и за ноги, к нему подошли их предводители.
— Мэйлаэн, — произнёс невысокий римский офицер, — твоему чудовищу было приказано взять его живым! Если бы я не отдал приказ, эта тварь убила бы его!
Друид пожал плечами.
— Иногда, командующий Сцевола, отродья подчиняются своей природе вопреки приказам. Ферчобхар будет недоволен тем, что ты уничтожил сатира. Эта порода очень ценная, и для его создания потребовалась особая жертва.
— Ферчобхару лучше побеспокоиться о моём недовольстве! Мои твари должны подчиняться мне беспрекословно!
Симон вскинул голову, услышав имя римского военачальника. Друиды, очевидно, имели дело не с простыми римлянами-ренегатами, поскольку Сцевола — Меттий Элий Сцевола — был проконсулом провинции Аверонум. Симон знал его с давних времён — он был доверенным лицом Калигулы до самой гибели безумного императора, а теперь, благодаря хитроумным интригам, стал офицером Клавдия. Каким бы ни был сговор между римлянами и друидами, он, очевидно, достиг самых высших кругов провинции.
Сцевола отвернулся от Мэйлаэна и подошёл к Симону, так напыщенно, будто считал себя императором-завоевателем. Это был нескладный человек с толстым животом и тощими конечностями. Его грубое лицо в морщинках было типично римским, но обрюзгшим от разгульного образа жизни. В отличие от большинства римских чиновников, он носил бороду — короткую редкую поросль волос, которая обрамляла его бледное лицо, словно венок из ломкого мха. Без воинской формы даже человек с самым проницательным воображением не смог бы представить его в качестве солдата, но в последнем поколении многие никчёмные люди поднялись до высоких постов римского чиновничества благодаря личной дружбе с Тиберием или Калигулой.
— Твоя поимка — большая удача для меня, самаритянин, — сказал проконсул, усмехнувшись при виде ошарашенного взгляда Симона. — О да, Симон из Гитты, я знаю тебя и твою репутацию. Разумеется, Чёрные козлы сообщили мне о твоём присутствии в Августонеметуме. Ферчобхар знал, что мне нужен такой человек, как ты.
— Чего ты хочешь от меня? — жёстко спросил Симон. — Наверняка у тебя есть маги посильнее меня, которые лижут тебе сапоги, а поскольку Калигула находится в Тартаре, где ему самое место, за мой труп много не заплатят.
— Ты недооцениваешь себя, Симон. Ты замечательный человек, а друиды умеют пользоваться такими.
Симон замолчал. Он понял, что Сцевола из тех людей, которые могут часами тешить себя сознанием собственной важности, не отвечая на простой вопрос.
— Как его раны? — спросил проконсул.
Центурион приподнял тунику Симона и осмотрел ранение, нанесённое сатиром.
— Несерьёзные, если его как следует перевязать.
— Позволь мне, — вызвался Мэйлаэн. — Мы обладаем умениями, о которых не знают даже ваши греческие врачи.
— Действуй, — буркнул Сцевола, — и избавь меня от своего хвастовства. Рана не ослабит его силы, верно?
— Физические страдания, — улыбнулся Мэйлаэн, — если только они не убивают человека, не ослабляют его душу. Более того, они даже усиливают скрытые способности некоторых людей. Иногда, когда мы считаем, что это увеличит психическую энергию жертвы, мы применяем пытки, прежде чем принести её в жертву Шейле-на-гог.
Раненый, связанный и под надёжной охраной гвардейцев Сцеволы, Симон не находил возможности выбраться из своей клетки в течение следующих двух дней. Его надзиратели — невежественные неразговорчивые подчинённые — либо ничего не знали о том, что значит «быть отданным Шейле-на-гог», либо не хотели об этом говорить. А на третье утро после своего пленения он случайно услышал, как Сцевола и Ферчобхар спорят:
— Предупреждаю тебя, если я не получу то, что хочу, и не вернусь благополучно в Августонеметум, легион сожжёт это место дотла! Даже если ты сам сбежишь в горы, то будешь сидеть там как загнанный пёс, причём без всех твоих сторонников, которые позволяют тебе почувствовать свою значимость.
— Это говорит твой страх, — мягко предостерёг Ферчобхар.
Глаза Сцеволы вспыхнули.
— Нет, не обижайся, — продолжал друид, — ибо даже у меня есть свои страхи. Шейла-на-гог — мать всего живого, всего, что когда-либо было и будет существовать в этом мире. Однако не думай, что мы предадим тебя. Соберись с духом! Если ты не придёшь на порождение, то не сможешь обрести власть над чудовищем.
— Я приведу своих стражей!
— Приводи их.
— Ты слишком легко соглашаешься, — сказал Сцевола, и в его глазах мелькнуло подозрение. — А как же твои драгоценные секреты?
— Каждый римлянин, который попадает в это место, предаёт своего императора и своих богов. Если он не сумасшедший, он не станет рассказывать о том, что видел. А если сойдёт с ума, его словам не поверят.
— Сойдёт с ума?
— Такая опасность существует. Но цели, к которым мы стремимся, велики, и риск того стоит. Ты поклялся, что обвинишь аверонов в заговоре с целью восстания, как это было когда-то при Верцингеториксе, и уничтожишь их полностью. В свою очередь, ты можешь рассчитывать на то, что галлы будут маршировать плечом к плечу с твоими собственными легионами.
— Возможно, я добился бы большего успеха, если бы авероны оказались моими союзниками. Пока вы, галлы, раболепствовали перед Юлием Цезарем, авероны были единственными, кто хоть как-то противостоял ему...
— Когда все цезари уйдут из жизни, — презрительно сказал Ферчобхар, — Шейла-на-гог всё равно останется. Помни, как только ты станешь императором, законы Клавдиев должны быть отменены, и в Риме воздвигнут храм богини.
Сцевола пожал плечами.
— Ты получишь свой храм. В Рим каждый день приходят боги и похуже. Какое мне дело, если Шейла-на-гог станет первой среди них?
Двое заговорщиков пошли дальше, по-прежнему разговаривая вполголоса.
Симон наблюдал, как они скрылись за хижиной. Так вот оно что — двойная измена, непримиримые враги, объединившиеся ради достижения непростых целей!
Менее чем через час Симон снова увидел своих врагов, на этот раз в составе процессии, которая собиралась в центре деревни, когда утреннее солнце поднялось над окружающими деревьями. Высшие друиды, теперь одетые в чёрное, смешались с галльскими воинами и до зубов вооружёнными римлянами. Несколько низших аколитов опирались на свои посохи, за их спинами висели туго набитые мешки с провизией. Ещё один аколит, стоявший во главе собрания, держал кол, на который была насажена отрубленная голова чёрного козла с большими изогнутыми рогами.
Затем Симона вывели из клетки, приковав его за запястья цепями к двум римлянам по обе стороны от него. Рана не причиняла ему сильной боли, и теперь он мог ходить более-менее уверенно. Очевидно, целебные травы и мази друидов в самом деле были такими действенными, как они утверждали.
Ферчобхар подошёл к штандарту с козлиной головой и пригласил собравшихся следовать за ним.
Он выбрал тропинку, ведущую из деревни к вулканическим холмам. Маршрут проходил через лес из бука и можжевельника, по чёрным базальтовым уступам и валунам, покрытым толстым ковром мха. По мере того, как они поднимались, заросли редели, но Симон почти ничего не видел — вокруг группы сгустился странный туман, словно призванный друидами, чтобы замаскировать извилистый маршрут, по которому они следовали. Время от времени туман редел, и самаритянин мог разглядеть вдали призрачный пик, в котором он узнал потухший кратер древней горы Кантал.
Тропа продолжала подниматься большую часть дня, словно стремясь к самой крыше мира, где их ждало — что? Чем была сущность, именуемая Шейлой-на-гог?..
В серых вечерних сумерках Ферчобхар наконец приказал колонне остановиться на выжженном горном хребте недалеко от вершины давно потухшего вулкана. Лишь редкие заросли кустарника кое-где цеплялись за тёмные, покрытые трещинами скалы. Долина внизу была окутана пеленой тумана, сквозь который проступали только вечнозелёные деревья на самых высоких утёсах. В дополнение к этому природному опустошению Симон ощутил в этом пейзаже какое-то странное присутствие, от которого его пробрало морозом. Его спутники, очевидно, тоже почувствовали это, потому что даже у опытных друидов была заметна сдержанная напряжённость, а у новичков-римлян явное нервное возбуждение.
— Что это за место, друид? — спросил Сцевола с лёгкой дрожью в голосе.
— Мы прибыли, — просто сказал Ферчобхар. — Выведите самаритянина вперёд.
Стражники, которые, казалось, чувствовали себя ещё более неловко, чем их пленник, подтолкнули Симона.
— Мои воины будут охранять вход, — сказал главный друид. — Пусть твои люди пойдут с нами, командующий Сцевола, если ты того желаешь.
Проконсул нервно кивнул и взмахом руки подозвал своих телохранителей.
— Продолжим, друид.
Ферчобхар расставил по местам своих воинов, а затем повёл за собой остальную процессию вдоль пропасти, стены которой были покрыты зеленоватой слизью. Местами она собиралась в пузыри, и там, где они наступали на неё, она прилипала к их сандалиям, как сосновая смола. В конце расщелины они подошли к пещере, которая уходила под уклон и испускала едкий запах. Возможно, когда-то это была лавовая трубка, через которую чёрная магма стекала по крутому склону горы.
Ферчобхар спустился по узкой тропинке в пещеру, за ним последовали Мэйлаэн и другие друиды. Римляне с тоской на лицах смотрели на свет, который они оставляли позади; затем пристроились позади жрецов, которые продвигались более уверенно, хотя даже Ферчобхар сохранял на лице замогильное выражение.
«Что за ужас, — недоумевал Симон, — мог так подействовать даже на тех, кто обожает его больше всего?..»
Темнота внезапно оказалась рассеяна друидами, чьи посохи вспыхнули, словно по мысленной команде. Симон, внимательно изучая зачарованные факелы, отметил, что гладкая поверхность на концах жезлов не почернела и не обуглилась.
— Что это за магия? — воскликнул Сцевола. — Эти посохи?..
— Магия, переданная нам мудрецами древнего Ахерона, которые привели сюда нашу богиню из погружающейся под лёд Гипербореи, — проворчал Ферчобхар. — Но помолчите, мы приближаемся к священному месту.
Туннель закончился чёрным пустым пространством, из которого тянуло тёплым, дурно пахнущим сквозняком. Обдувая обнажённые руки и лицо самаритянина, ветерок каким-то образом заставил его почувствовать себя грязным и нечистым. Друиды, вошедшие первыми, успели хорошо осветить пещеру, прежде чем римляне и их пленник добрались до неё. Самаритянин, войдя, внутрь, резко остановился от удивления и ужаса.
В обширной пещере бурлила огромная серая лужа, около тридцати ярдов в поперечнике. Она беззвучно кипела, в ней беспрестанно открывались гигантские рты, глаза, псевдоподии, и возникали живые существа. Эти последние были самыми невероятными — они плавали по блестящей поверхности или парили над ней, хлопая неуклюжими крыльями, с которых капала жидкость. Некоторым удалось выбраться на берег и немного подрасти, но пока Симон наблюдал за ними, щупальца или какая-то всасывающая сила снизу потянула их обратно. Они напоминали помесь летучих мышей, жаб, птиц, рептилий и других, почти не поддающихся описанию форм жизни. К счастью, заводь тут же растворяла их, но с той же быстротой порождала ещё больше существ, похожих друг на друга только своей адскостью.
Юные чудовища на покрытом грязной пеной берегу не обращали никакого внимания на вторгшихся людей, но римляне бормотали бессвязные молитвы и отступали назад при виде тварей, которые случайно оказывались рядом.
— Сгинь! — скомандовал Ферчобхар, указывая своим посохом на маленькую студенистую ламию, которая, извиваясь, приближалась к римлянам. Существо тут же растворилось и стекло ручейком обратно в бурлящую лужу.
Главный друид воздел руки.
— Узрите лоно Шейлы-на-гог, Матери Жизни! Сейчас, в час Жаворонка, мы приносим нашей богине достойного супруга. Пусть его семя зачнёт в ней дитя непревзойдённой силы. Прими его, о богиня, в своё священное тело!
Затем Ферчобхар продолжил говорить, но на языке, который Симон не смог опознать. Оставшиеся друиды подхватили неразборчивое песнопение.
И Симон, наконец, понял — и пожалел об этом! Студенистые существа, выброшенные вязкой жижей, обладали очень слабой физической устойчивостью; греки знали о таких созданиях и называли их химерами. Пусть некоторые из них и могли вырваться во внешний мир, но поддерживать подобие жизни они могли, лишь пожирая и высасывая подлинно живых существ, которые уже приспособились к этому миру.
Но такие создания не подходили для нужд друидов Чёрных козлов, которым требовались надёжные, физически крепкие слуги. По-видимому, человек или зверь из внешнего мира, брошенный в заводь, мог стать настоящим чудовищем — таким, как сатир, с которым он сражался в лесу. Особенно, если жертва обладала могучей жизненной силой…
Сцевола повернулся и по-волчьи ухмыльнулся Симону.
— Когда ты оказался во власти друидов, они поняли, что из тебя получится отличный источник души и плоти для того, что я от них потребовал — слуги, подобного которому ещё не видел мир! Есть люди, которые должны быть уничтожены, и другие, которые должны познать ужас, прежде чем я сделаю свой ход и свергну этого хромого дурака, который правит в Риме. Судя по твоей дурной славе, Симон из Гитты, у тебя великий дух. Несомненно, богиня слизи друидов сотворит из тебя не что иное, как демона, а возможно, и целое полчище демонов, и тогда магия Ферчобхара сделает твоё отродье моими абсолютными рабами!
— Сначала я заберу тебя с собой, безумец! — прорычал Симон, яростно бросаясь вперёд. Стражники, прикованные к самаритянину, едва успели среагировать, чтобы удержать его прежде, чем руки Симона коснулись дряблой шеи проконсула.
Разгневанный римский военачальник ударил его по лицу и отшвырнул назад.
— Сними эти цепи и попробуй ещё раз, римская слизь! — заорал Симон.
— Посмотрите, как он сражается! — победно возвестил Сцевола. — Какой дух! Разве я не сделал правильный выбор? То, что он породит в союзе с Шейлой-на-гог, потрясёт трон Марса! — Он подал знак своим гвардейцам. — Исполните его желание и снимите с него оковы.
Один из сопровождающих Симона достал ключ из своей сумки. После того, как охранник расстегнул браслет на своём запястье, мысли Симона понеслись вскачь. Когда его левая рука тоже будет свободна, он сделает свой ход. Римляне чувствовали себя неуютно у этой невероятной заводи, периодические отвлекаясь на её бурление. Он мог бы сразить одного из них голыми руками, затем схватить гладиус и убить как можно больше врагов, прежде чем его изрубят — возможно, даже пробиться вверх по туннелю. Снаружи ждали галлы — шансов ускользнуть от них было немного, но лучше умереть в бою, чем отдаться Шейле-на-гог...
Внезапно раздался кошачий вопль. Римлянин, державший ключ от кандалов, нервно дёрнулся от неожиданности и выронил его; он упал в грязь под ногами. Римляне и друиды тревожно переглянулись.
— Оставайтесь на месте! — приказал Сцевола. — Это всего лишь самаритянин! Однажды он уже выставил вас на посмешище! — Эхо его голоса прогремело между сочащимися слизью стенами огромной пещеры.
За кошачьим воем последовали крики галльских воинов снаружи. Сцевола искоса взглянул на бледное лицо Ферчобхара.
— На нас в самом деле напали! — воскликнул проконсул. — Поторопись, давай покончим с этим!
Он схватил Симона за плечо и потянул вперёд. Солдат, всё ещё прикованный к его левой руке, дёрнулся за ним, протестующе ругаясь.
— Дурак! — взревел Сцевола. — Сними эту цепь или отправишься в бассейн вместе с ним!
— Я не виноват! — отчаянно запротестовал охранник. — Руфус уронил ключ в этот гной!
— Тогда отруби руку самаритянину! — рявкнул Ферчобхар. — Но, во имя богини, поторопись!
Симон быстро переступил на месте, чтобы встать покрепче, схватил закованного в цепи охранника за запястье и предплечье, наклонился вперёд и умело перекинул удивлённого латинянина через свои мускулистые плечи. Тот врезался в двух других римлян, заставив их тоже растянуться на земле.
— Остановите его! — завопил Сцевола, отступая за спины друидов.
Ферчобхар, проявив больше твёрдости, ударил своим пламенным посохом, целясь в грудь Симона. Самаритянин отскочил в сторону с ловкостью тренированного гладиатора, едва успев это сделать, потому что горящее навершие скользнуло по его боку, подпалив ему шерстяной хитон. Выругавшись, он замахнулся тяжёлыми кандалами, свисавшими с его правого запястья, и с силой обрушил их на плечо Ферчобхара. Старый друид вскрикнул и ослабил хватку на посохе. Самаритянин мгновенно схватил его и вырвал у него из рук, но тут же потерял своё преимущество, когда скованный с ним римлянин яростно дёрнул за другую цепь и повалил его на землю.
Симон схватился с ним на омерзительном полу пещеры, в то время как другие римляне с обнажёнными мечами начали проталкиваться сквозь возмущённую толпу друидов. Стоявший впереди легионер поднял свой гладиус, занеся его над головой самаритянина.
— Нет! — закричал проконсул. — Возьмите его живым!
Если б не это предупреждение, Симону перерубили бы шею. Вместо этого латиняне схватили его за ноги и свободную руку, удерживая на месте, хоть Симон и сопротивлялся за двоих.
— Вытяните ему руку! — закричал римлянин, стиснув рукоять меча так, что побелели костяшки пальцев. Двое других повалили Симона на землю, придавив своим общим весом, и придали его закованной в наручники руке положение, удобное для того, чтобы её можно было отделить.
Внезапно кто-то взвыл от боли. Друиды и римляне посмотрели в сторону выхода, когда в грот, спотыкаясь, ввалился галльский воин. Чёрная кошка вцепилась в его кровоточащую спину, кусая и раздирая его плоть когтями.
— Кошки Садокуа! — воскликнул Мэйлаэн.
Галл, казалось, ослепший от ужаса, отчаянно бросился вперёд, протиснулся сквозь перепуганных людей и перевалился через край ямы в бурлящую лужу; кошка едва успела спрыгнуть с его спины на берег. Живое месиво на мгновение задержало галла, погрузившегося в него по пояс, как ягода в кипящую кашу; затем, когда его крики усилились от осознания нового ужаса, на поверхности появились щупальца и утащили его в жижу.
По узкому туннелю разнёсся неистовый вой. Страх зажёгся на лицах всех друидов.
Лишь у одного Ферчобхара хватило самообладания крикнуть: «Защищайтесь!» и выхватить свой посох из-под ног римлян. Он едва успел это сделать, как из туннеля выскочили десятки чёрных кошачьих фигур, проворных, точно летучие мыши.
Они бросились прямо на толпу людей, обнажив когти и клыки и двигаясь так быстро, что Симон, брошенный своими похитителями, почти ничего не мог разглядеть в неверном свете и движущихся тенях. Он заметил мелькающие блестящие шкуры и большие глаза, сверкающие, словно луны. Римляне и друиды сражались с ними сталью и пылающими посохами, но были явно дезорганизованы нечеловеческой манерой и свирепостью нападения; даже закалённые ветераны, казалось, были сбиты с толку миниатюрностью своих врагов и той гибкой лёгкостью, с которой они уклонялись от ударов оружия.
Прикованный к Симону охранник, в панике забывший о кандалах, вскочил на ноги и увернулся от несущейся на него кошки, но натянувшаяся цепь сбила его с ног, и он потерял равновесие. Вскрикнув от ужаса, он полетел в лужу Шейлы-на-гог ногами вперёд.
Когда латинянин погрузился в жижу, кандалы дёрнули руку Симона с такой силой, что он перевернулся на живот и заскользил к заводи. В отчаянии он ухватился свободной рукой за покрытый пеной камень, остановив скольжение, но бурлящая жидкость поглощала римлянина, а Симон, прикованный к нему цепью, скользил за ним к глотке Шейлы-на-гог!
Он напрягся, изо всех сил вцепившись в камень. Край железного браслета прорезал кожу, и его кровь потекла в ихор. Боль пронзила предплечье, и он испугался, что рука оторвётся — это было бы куда болезненнее, чем быстрый рубящий удар, который хотели нанести ему римляне...
Внезапно натяжение ослабло, и цепь провисла. Симон поднял кандалы.
— Баал! — выдохнул он.
Второй браслет висел пустой, на нём не было ни следа крови. Римлянин был поглощён заживо и полностью растворён.
Справившись с изумлением, Симон вскочил на ноги и обнаружил, что его толкают и топчут сражающиеся люди. На каждом человеке в пещере, кроме него самого, висела одна или несколько кошек, которые цеплялись за их одежду и грызли обнажённую плоть. Кровь окрасила чёрные одеяния друидов в красный цвет и стекала по рукам и ногам римлян, когда они метались вокруг. Их панические вопли наполнили грот и смешались с кошачьим воем, который теперь становился всё громче, утратив свой звериный тон, и стал больше похож на выкрикиваемые слоги какого-то забытого языка!
Это пронзительное пение, казалось, сводило осаждённых с ума. Они перестали защищаться и принялись, как безумные, беспорядочно носиться по узкому выступу над заводью, в ужасе толкая друг друга, бессмысленно ударяя друг друга об стены или вслепую влетая в текучую массу богини. В суматохе послышался громкий голос Ферчобхара, выкрикивавшего защитное заклинание против пронзительных кошачьих воплей. Яркие вспышки пламени внезапно осветили пещеру — обжигающие заряды, летящие из навершия магического посоха друида. Огонь в мгновение ока уничтожал кошачьих, которых касался, но при этом обугливал и тех несчастных людей, которые оказались среди них, загоняя их в слепой агонии в объятия Шейлы-на-гог.
Затем Ферчобхар бросился к выходу, а следом за ним Меттий Элий Сцевола, и кошки больше не мешали им убегать. Симон молниеносно схватил упавший посох друида и метнул его под ноги проконсула. Как раз в тот момент, когда Ферчобхар исчез в туннеле, римлянин споткнулся о посох и рухнул на каменный пол, загремев доспехами. Прежде чем он смог подняться на ноги, римлянин почувствовал на себе сильные руки Симона.
— Латинский пёс! — прошипел самаритянин, сжимая горло своего врага.
— Пощади меня! — Сцевола задохнулся от напряжения. — Я не имею к этому никакого отношения! Я могу сделать тебя важным человеком!..
Отвращение и ненависть всколыхнулись в груди Симона. Это был порченый человек. Именно такие бесчестные римские чиновники разграбили его дом в Самарии, убили родителей и продали его на арену.
— Подонок, который собирался править миром, — прорычал он, — поцелуй невесту, которой ты собирался меня отдать!
Затем в порыве ярости сбил его с ног и сбросил прямо через край ямы в лужу Шейлы-на-гог.
На мгновение римлянин застыл, как муха, на поверхности бурлящей жижи; затем, вскрикнув, пошёл ко дну. Симон наблюдал за происходящим, сузив тёмные глаза, не испытывая жалости к умирающему проконсулу. Сцевола взвыл, когда его рот наполнился серой пульсирующей жидкостью; затем голос
Внезапно Симон осознал, что стоит в гроте один. Кошки ушли, а те люди, которые не были мертвы или без чувств валялись под ногами, исчезли в заводи богини. Самаритянин почувствовал, как им начинает овладевать странная тяжесть...
Рядом что-то фыркнуло. Обернувшись, Симон увидел существо, выползающее из пастообразного чрева Шейлы-на-гог. Это был маленький криосфинкс — животное с головой барана, львиными задними конечностями и крыльями, с которых всё ещё капала жидкость. Вслед за ним поднимались и другие зловонные монстры, в большинстве своём малые и хрупкие — смесь всевозможных низших созданий, причём некоторые из них обладали формами, не имевшими аналогов в природе. Симон отшатнулся; он понял, что это были люди, которые погрузились в бассейн, а теперь превратились в мерзость, не принадлежащую этой земле.
Он попятился и повернулся, чтобы уйти по туннелю, но тут услышал мужские крики и шаги, доносившиеся из-за поворота. Были ли это остальные галлы? Неужели Ферчобхар собрал людей снаружи?
Симон схватил римский меч. Израненный, ослабевший, он всё равно будет сражаться...
Незваные гости осторожно появились в поле зрения. Гладиус Симона неуверенно покачивался. Это были не галлы, хотя лицо Ферчобхара находилось в первых рядах...
Да, в первых рядах, ибо в кулаке первого человека из племени аверонов болталась голова Ферчобхара, вождя друидов Чёрного козла. Кровь и ужас отвратительно изменили лицо мёртвого жреца.
— Опусти своё оружие, Симон из Гитты, — сказал их предводитель. — Мы совершили всё это уж точно не для того, чтобы причинить тебе вред.
Симон узнал в новоприбывшем последнего человека, которого он выпустил из ивовой клетки друидов. Самаритянин кивнул, опустил меч и устало привалился к стене.
— Благодарю вас, — сказал он, изо всех сил стараясь не упасть в обморок.
Несколько аверонов протиснулись мимо него и атаковали существ, выбравшихся из бассейна, орудуя копьями, топорами и ножами, разрубая тварей на безжизненные куски.
— Хорошо, — сказал их вождь, когда бойня была закончена. — А теперь давайте убираться из этого мерзкого места!
Все поспешили покинуть пещеру, но когда двое последних аверонов с факелами в руках помогли Симону пройти к выходу, он обернулся и ахнул, увидев, как из чрева Шейлы-на-гог выходит последнее создание. Оно только что всплыло в тёмном углу, недалеко от того места, где исчез Меттий Элий Сцевола; маленькое, походившее на крысу, но бледное бородатое лицо и похожие на руки передние лапы были явно человеческими...
Затем внезапное бурление жижи в бассейне, казалось, напугало выбравшееся из него существо, и оно с отвратительным жалобным хихиканьем метнулось в тень.
Перевод В. Спринский, Е. Миронова